— Дружба? — в глазах ее плясали веселые искорки.
— Ну, если хочешь, давай будем друзьями. Лучшими друзьями.
С трудом она сдержалась, чтобы не закричать «Нет!». Наверно, это было бы слишком даже для женского романа. Вместо этого она нашла в себе силы сказать:
— Как ты можешь? Глупый. Я же люблю тебя.
Никому и никогда она этого слова не говорила. Даже маме.
— И ты согласна быть со мной всегда, и в радости, и в горести? — в его голосе не было обычной иронии.
— Ты же знаешь.
Он посмотрел на нее и, как ни затерто это звучит, прочитал ответ в ее глазах.
— Жалею, что мы не встретились раньше, — произнес он, держа ее за руку. — Мы могли бы отправиться в романтическое путешествие. В Крым.
— Придет лето, и здесь будет хорошо. На холмах будут цветы и трава.
— В смысле конопля? Есть у нас те, кто обрадуется.
Она засмеялась глуповатой шутке, и снова повисла пауза, они обменялись долгим взглядом, в котором была древняя как мир игра намеков и полунамеков. Вроде бы и он не привлекал ее к себе, и она не тянулась ему навстречу. Но как-то незаметно они оказались совсем рядом. И дальше даже самые точные слова были нужны. Когда это чувство есть, думать не надо. Надо, как это ни банально звучит, чувствовать.
И то, что не было пережито раньше, в «нормальном» времени, когда наполненные людьми города-муравейники были для нее также мертвы и пусты, как руины, было прожито и испытано теперь.
А потом они, сидели обнявшись, теряя счет минутам. О чем-то разговаривали, но вспомнить ни одного слова потом не могли. Какой-то частью сознания они понимали, что скоро придется возвращаться, но так не хотелось думать ни о чем. И так же, не отрываясь друг от друга, они незаметно уснули.
Сквозь сон они слышали далекий вой.
— Волки? — не открывая глаза, спросила Настя, поплотнее заворачиваясь в одеяло.
— Нет, хомячки. Страшные звери. Как нападут стаей, как повалят, — А — Но ты не бойся. До тебя только через мой труп доберутся.
— Мне от этого легче, да, — произнесла она уже спокойным тоном. Все-таки это инстинкт: прятаться за его спину и чувствовать себя слабой.
Она снова уснула в его объятьях.
В три часа после полуночи Настя открыла глаза и начала кричать. Посмотрев ей в глаза, Антон понял, что ее сознание спит, а то, что кричит, принадлежит совсем не к миру людей. Ему стало страшно — за нее. Он обнял ее, прижался поплотнее к ее теплому телу, подоткнул со всех сторон одеяло.
— Тссс… Я с тобой. Ты никогда не будешь одна. И все эти твари пусть держатся подальше.
Вскоре она успокоилась и задышала ровно. А за окном первые лучи солнца красили руины в фантастические цвета — розовый, карминный, бардовый, шафранный.
И проснулись, вернувшись в реальность, когда хмурое солнце уже поднималось из-за холмов, как из гроба, а до начала рабочего дня в городе оставалось полчаса.
Антон согрел воды для умывания. Они хотели не спеша завтракать, болтая о том, о сем но им помешали. Шум мотора на подъездной дорожке заставил их вскочить. Оказалось, что дорога до Подгорного уже расчищена, а за «Лисом» приехал грузовик-эвакуатор.
В свете фар в палисаднике соседнего дома они увидели отпечатки волчьих лап. Помогая ей сесть в кабину буксира, Антон объяснял, чем они отличаются от собачьих.
Теперь, в редкие моменты, когда на душе было плохо и солнце скрывалось за тучами, Настя вспоминала тот день. А ведь после него было еще столько таких же. Например, день свадьбы.
Они с трудом дождались первого потепления. Тогда город уже был приведен в порядок, а посевная еще не началась, поэтому у всех выдались свободные дни. Да и тепло было, зелень проклюнулась, снег почти везде сошел.
Их церемония была самой первой и собрала больше двухсот гостей. Много друзей с его стороны и несколько подружек, которых она успела завести за время жизни в убежище — с ее. Пышное белое платье, сшитое ее знакомой портнихой из ткани, которую Антон сам нашел на каком-то оптовом складе. Нашел, как все шутили, еще до встречи с ней, но тогда прошел мимо этой находки: синтетика сохранились неплохо, но не удивительно, что на такую непрактичную ткань никто не позарился.
А вечером они оставили всех допивать водку и доедать пусть не очень богатый, но праздничный стол, а сами отправились вдвоем за город.
На холмах действительно были цветы и травы, и их запах, особенно после застоявшегося воздуха Убежища, сводил с ума. Пахло медом, жужжали пчелы, носились бабочки. Откуда они вылезли? Где пережили зиму?
Антон рассказывал, что в лесах на равнине, особенно в поймах, им приходилось носить марлевую повязку от гнуса. Без птиц мошкара расплодилась стремительно, и экологические весы не скоро придут в норму, ведь мухи плодятся за считанные дни, а птицам нужен целый год. Да и далеко не все виды могли выжить.
Но здесь на сухом возвышении мошкары не было, и все было почти как раньше.
Езда по грунтовым дорогам была довольно тряской, но она и это бы потерпела, может даже не заметив. И все же Антон нашел участок нормального асфальта на Тогучинском шоссе, где можно было поездить с ветерком.
Настя помнила, как закладывало у нее уши, как она, прижавшись к его спине и обхватив его руками, смотрела на сопки и рощи, уже оправившиеся от зимних холодов. И вскрикивала на поворотах или там, где дорога шла под уклон, хотя и знала, что он никогда ее не уронит. Сама она была в шлеме, а его так и не смогла уговорить. Мол, обзору мешает.
«Надпись на куртке байкера: „Если вы можете это прочитать, моя телка свалилась с мотоцикла“, — произнес он тогда, обернувшись к ней. Ох, прости… Обиделась?»