— Сюда, — разведчик указал на темневший впереди силуэт.
Это был отдельно стоящий дом, похоже, двухэтажный коттедж.
— Жди здесь, — он усадил ее на пень от упавшего дерева, возле указателя «Садово-огородное товарищество „Мичуринец“». — Никуда не уходи.
Затем он направился к дому.
На секунду на Настю накатила волна страха. Она не хотела снова оставаться одна в темноте. Со стороны опушки леса накатывала волнами поземка; ее безумная пляска казалась движениями в снегу странного существа, вроде снежной змеи.
Возле пустынной дороги качали головами изломанные сосны, за которыми виднелась темная масса тайги. Гор видно не было, как и неба, где уже должны были высыпать звезды. Все сливалось в одно черное полотно.
Некоторое время она еще видела его спину и красное пятно фонарика. Но когда силуэт наполовину пересек двор, исчез и он. Она стала прислушиваться. Ей показалось, что она слышит, как он поднимается на крыльцо. Скрипнула дверь.
Его не было пару минут, и за это время она успела помолиться богам всем земных религий, но, конечно, не за себя.
Она уже хотела нарушить обещание, когда он появился в слабо освещенном прямоугольнике двери. Она с трудом подавила желание броситься к нему. Не хотелось снова выглядеть жалкой, барахтаясь в снегу.
Он закрыл за ней дверь на засов, и она сразу почувствовала себя лучше, словно все злое и плохое осталось снаружи, и было отсечено от их маленького мирка. Вряд ли раньше здесь жили. Скорее, приезжали отдохнуть в дачный сезон. На первом этаже мебели почти не было. Стекла давно выбило ветром, их заменили доски и листы толстой фанеры, все щели были законопачены.
Второй этаж был гораздо уютнее.
— Милости прошу к нашему шалашу, — распахнул он перед ней дверь в маленькую комнату.
Он усадил ее на диван. Открыл рассохшийся шкаф, порылся в нем и накинул на девушку нормально сохранившийся плед.
— Я согрею воды, — Антон увидел, что у нее зуб на зуб не попадает. — Тебе надо погреть ноги, а то простынешь.
— А зачем вы ездили? — она сидела в кресле, опустив ноги в горячую воду. В руках у нее была кружка горячего чая. Только теперь к ней вернулся дар речи.
— Разведать обстановку на лесхозе, древообрабатывающем комбинате, заводе насосно-аккумуляторных станций и пенькозаводе.
— Пенькозавод? — голова у Насти закружилась от обилия названий.
— Веревки сучат и канаты. Из конопли. Тут же, кстати, ее выращивали. У нас семена есть.
— Веревки? — невесело усмехнулась Настя. — Самое то нам.
— Зря прикалываешься. В будущем, Володя говорит, они будут ходовым товаром. Типа вряд ли где-то наладят металлопрокат, а тросы и шпагат нужны. Про капрон, нейлон и прочие радости можно забыть, нефтехимию нам не поднять. Говорит, через сто лет по океанам будет парусный флот ходить. Чем, говорит, торговала Россия от Грозного до Николая Павловича? Парусиной, лесом и пенькой.
— Еще пушниной, — вспомнила девушка.
— Будет и пушнина, — пообещал Антон. — Лет через пять, когда расплодятся плотоядные зайцы и древесные лисы. Настреляю таких тебе на шубу.
Она улыбнулась.
— Наверно, она будет радиоактивной.
— Да не больше, чем мы.
— Я вот думаю, что нас ждет? Ведь такой жизни как раньше уже не будет.
— Не будет, — подтвердил он. — Но будет не хуже.
— А того, что вокруг, нам надолго хватит?
— Ты о чем?
— Ну, я про металлолом, бензин на заправках.
— Девочка моя, все оно портится. Проблема номер один. Ржавчина. За сто лет толстенная балка, если никак не защищена от коррозии, рассыпается в прах. Проблема номер два. У бензина через пару лет начинает падать октановое число. Выдыхается он. И куда не посмотри, все приходит в негодность. Наладить перегонку сырой нефти мы, говорят, сможем, но не добычу. А все нефтехранилища в пределах досягаемости сгорели.
— А как насчет биодизеля? — спросила девушка. — Я читала, на спирте даже самолеты могут летать.
— Разве что пилоты. Да и жаль, у нас не Бразилия. Сахарный тростник не растет. А если бы и рос, мы нашли бы этанолу другое применение. Мы вот тут нашли недавно девять вагонов — цистерны с маркировкой. CHOH. Так нам Борисыч приказал этот факт держать в тайне. А то хватит всему городу на пару лет, даже если пить будут даже младенцы.
Настя знала, что, хоть в городе не было сухого закона, но злоупотребление алкоголем не поощрялось.
— Знаешь, мы ведь и автомобили навечно не сохраним, — призадумался Антон. — Можно, конечно, в кустарных условиях собрать авто середины ХХ века. С клаксоном. Но это штучно, не массово. Так что уже сейчас думают о запасном варианте. Гужевой транспорт. Лошадей пока мало — только то, что выживальщики привезли. Мы искали по деревням, но не нашли не то что лошадей — кроликов, блин. Всех сожрали. А в дикой природе зимой кони выжить точно не могли. Они, прости за каламбур, двинули кони. Ну, ничего. Через десять лет у нас будет табун.
— Вот бы покататься, — взгляд Насти стал мечтательным.
— Ну, нас к ним пока на пушечный выстрел не подпустят. Их холят и лелеют как младенцев. Хотя есть у меня знакомый со скотного двора. Может и пособит.
За разговором время проходило незаметно. Они обсудили все, что касалось судьбы Подгорного и цивилизации, но все никак не могли перейти к своей личной судьбе.
— Настя. Давно хотел спросить тебя.
— Да? — она повернула голову.
— Нет, — он мотнул головой. — Начну по-другому, иначе получится паскудно. Сейчас отношения полов не как раньше. Попроще. Дубиной по башке и к себе в пещеру. Поэтому заруби себе на носу, что ты мне ничем не обязана. Не надо фигни типа «благородный спаситель» и все такое, — он замолчал, подбирая слова. — Никакой я не благородный. Просто… с тобой мне очень хорошо. Я раньше не встречал никого похожего. Как это называется, ты знаешь?