Утро новой эры - Страница 53

Сначала был огонь, выгнавший его из родного леса и чуть не погубивший. Это было для зверя не ново. Ему уже случалось спасаться от лесного пожара, поэтому, как только его нос уловил запах гари, он сразу же прекратил обсасывать куст дикой малины и побежал. Инстинкт правильно подсказал путь к спасению. Вскоре он плюхнулся в ручей, и, делая широкие гребки, переплыл на другую сторону, подальше от наступающей стены огня.

Фыркая и отряхиваясь, он оставил позади покрытую хлопьями белой пены речку, в которой кверху брюхом плавала снулая рыба. К ней он не притронулся.

Небо было багровым, как кусок мяса. Где-то далеко рокотал гром.

Потом пришли люди. И ему снова очень повезло. Его вполне могли убить в первую неделю, когда уже почувствовавшие голод беженцы начали наведываться в леса. Сначала по одному, а потом толпами. Кузбасс — это все же не Красноярский край и не Якутия, поэтому даже пары тысяч голодных мужиков с ружьями вполне хватило бы, чтоб прочесать все островки тайги в области. Сначала оружие взяли все, кому не лень, но вскоре наступила темнота, и охота стала занятием самых смелых и хорошо оснащенных. А для бывалых охотников медведь — это не чудище из сказки, а рядовая добыча.

Тогда же, в сентябре, когда дни стали холодными, а световой день сократился, древний инстинкт повелел животному найти берлогу. Четыре месяца он спал, не успев нагулять достаточно жира, а в конце декабря проснулся. Зимний покой медведя не является спячкой, как у барсука, он сохраняет нормальную температуру тела и в случае опасности может мгновенно проснуться.

Когда медведь вылез из берлоги, кругом царили зима и ночь, но он оказался к ним куда лучше приспособлен, чем люди. Он долго тенью бродил среди мертвых, не встречая ни сородичей, ни врагов, ни своего обычного растительного корма. Пищей хозяину тайги, ставшей по вине людей черным пепелищем, служила падаль и мелкие животные.

Новая тайга, пустая и мертвая, больше не могла прокормить его, и в поисках пищи он двинулся на юг по узкой полосе леса вдоль большой человеческой дороги.

Тяжелая фура со стройматериалами в первый день на скорости сто двадцать километров в час врезалась в отбойник, когда водитель ослеп от огненной вспышки. Ни он, ни сидевший рядом экспедитор не были пристегнуты, но если шофер расплескал свои мозги по приборной панели, то его спутника вышвырнуло через ветровое стекло.

Зверь осторожно приблизился к опушке. Он никогда раньше так близко не подходил к человеческим сооружениям. Дорога была такой же мертвой, как лес. Все больше смелея, медведь вышел на открытое пространство.

Возле большой машины, которая будто вросла в дорожное ограждение, он втянул воздух ноздрями, фыркнул и начал рыть, разбрасывая снег лапами, как собака. Наконец, добрался до мяса. Понюхал тело и начал с хрустом жевать.

С тех пор он никогда не был голодным. Он не охотился на живых людей специально, но, увидев их, не упускал возможности.

Зверь двигался все дальше на юг, и настал момент, когда впереди выросли стены города. Он хотел повернуть назад, но увлекся преследованием легкой двуногой добычи. Человек был ранен, за ним на снегу тянулся отчетливый кровавый след.

Загнав его и растерзав, медведь с удивлением обнаружил, что заблудился. Его совершенные рефлексы и органы чувств спасовали перед незнакомой средой. Ориентацию в пространстве затрудняли каменные лабиринты улиц, так непохожие на его охотничьи угодья. Резкие запахи металла, резины, дерева, пластика и плоти — горелого и гниющего, еще витали над развалинами, и даже тонкий нюх не всегда мог выделить из этой какофонии единственную нужную ноту. Сам город, пусть и мертвый, был источником стресса для лесного гиганта. Он никогда бы не пришел в это странное место добровольно, если бы не голод.

Как и все медведи, он не брезговал мертвечиной и даже предпочитал мясо с душком. Но те одеревенелые останки не шли ни в какое сравнение со свежей человечинкой.

Шатун уже сталкивался с людьми и знал, что они умерено опасны. В его теле засели несколько кусочков металла, и, хотя раны затянулись, они до сих пор причиняли боль при резких движениях.

Это случилось два месяца назад, когда он пересекал один из лесопарков на окраине города. Человек, на которого он наткнулся, не был охотником, но не растерялся и не побежал, когда из укутанных снегом кустов на него рванулось что-то огромное.

Несколько раз громыхнул гром, и медведь глухо заревел от боли. Из девяти выпущенных веером пуль, что оставались в рожке у бывшего сержанта дорожно-постовой службы Сергея Малаховца, в него попало три, одна из них — в морду. Будь у человека автомат АК-47 или АКМ, они могли бы остановить зверя. Но калибр 5.45 предназначен только для убийства себе подобных, а не для охоты, тем более на крупную дичь. Пуля не смогла пробить лобную кость, а остальные увязли в мышцах грудины.

Когда до зверя оставалось метров пять, человек попытался убежать. Огромная лохматая туша сбила его с ног, подмяла и начала кромсать острыми, как бритва, когтями. Первый же удар лапы сорвал с человека капюшон вместе с шапкой и волосами. Руки, державшие автомат, были вырваны из суставов и повисли на коже и сухожилиях.

Бывшему сержанту не повезло, он умер не сразу. На нем был прорезиненный плащ, фабричный китайский пуховик с ватными штанами, взятый еще на пятый день из магазина, да и сам он был мужчиной серьезной комплекции. Прошла не одна минута, прежде чем медведь добрался до жизненно важных органов. Человек орал, пока не посадил голос; после этого мог только хрипеть, чувствуя, как рвутся его мышцы и трещат кости. Наконец, не выдержав чудовищной нагрузки, хрустнул хребет. После этого боль отхлынула, оставшись только в разорванной щеке и там, где животное сняло с него скальп. Все, что находилось ниже шейного отдела позвоночника, ее не чувствовало. Со стороны могло показаться, что животное заключило человека в дружеские объятья. Глаза человека вылезли из орбит, на губах пузырилась кровь. Наконец одно из сломанных ребер проткнуло сердце, смерть от кровяной тампонады пришла, как дар милосердия.